Комплекс мертвой матери: смерть и возрождение либидо
Выпускная работа в обучающей программе «Основы аналитического консультирования и юнгианской терапии». Сегодня познакомимся с работой Елены Ерусалимской на тему: «Комплекс мертвой матери: смерть и возрождение либидо».
Моя работа посвящена ранней травме в родительско-детских отношениях и алхимическому процессу ее исцеления. В ней я рассматриваю констелляцию негативного материнского комплекса в его травмирующем и ранящем аспекте, который «умерщвляет», «замораживает» определенные части психики. Меня глубоко тронул фильм «Прерванная жизнь»: образы женских персонажей и история главной героини Сюзанны, трагичная, но также жизнеутверждающая. Для меня фильм стал определенной иллюстрацией процесса высвобождения живой энергии либидо через символическую смерть и возрождение. Эта история показывает погружение в депрессию (в фильме много фигурирует символ подвала), как спуск в подземный мир, который позволяет в болезненном переживании очистить пространство для новой энергии и изменить структуры комплекса. В терапии или в определенных жизненных обстоятельствах, перепроживание травматического опыта позволяет переписать внутренний сценарий. Опираясь на позитивную часть архетипа матери, героиня фильма интегрирует ее поддерживающую и жизнеутверждающую сторону, закрывая колодец страха и боли у себя внутри. В свой подвал, куда Сюзанна попадает, следуя за Лисой, и выходит благодаря Валери, она интегрирует «ужасную» мать и «хорошую» мать, соединяя расщепленные части архетипа (Ева-Лилит, Гера-Ламия). Это происходит через крайнюю регрессию к неживым частям психики, чтобы высвободиться из интроверсии и возродиться в новой форме, подобно погружению в «мертвую» и «живую» воду.
Комплекс мертвой матери: смерть и возрождение либидо
В юнгианском подходе вода, погружение в водоем ассоциируется с глубинными слоями психики и контактом с ними. Вода — также материнский символ, мать, ее тело, является источником жизни и питательной среды, основой для формирования базовой физической и психической структуры ребенка. Но, кроме возможности роста и развития вода также может проявляться как разрушительная и губительная, в виде ливней, наводнений, потопов, цунами. Таким же образом, можно говорить и о разных психологических условиях развития ребенка. С одной стороны мать может быть эмпатичной, отзывчивой, теплой, в хорошем контакте со своими чувствами, отзеркаливать эмоции ребенка и контейнировать их. С другой — депрессивной, отстраненной, неэмоциональной, с замершим лицом, глубоко в своих переживаниях и страхах. Опыт общения с матерью лежит в основе базового отношения к миру и взаимодействия с ним. Именно констелляцию негативного материнского комплекса я рассматриваю в этой работе в его травмирующем и ранящем аспекте, который «умерщвляет», «замораживает» определенные части психики, и высвобождение живой энергии либидо в таком случае лежит через символическую смерть и возрождение.
Юнг: негативный материнский комплекс и циркуляция либидо
Понятие «комплекс» было предложено Юнгом в ходе описания ассоциативных экспериментов. Анализ структур комплекса — общая площадка работы аналитической и психоаналитической традиции. Их различие заключается в погружении на уровень коллективного бессознательного и работе с архетипическими образами, предложенное Юнгом. Каждый комплекс по Юнгу содержит в своем ядре архетип, и комплекс, как осколок архетипа, существует автономно и нуждается в интеграции, чтобы утратить свою демоническую силу, поскольку воплощает контакт только с одной определенной стороной архетипа. Как отмечает Стайн — комплекс это то, что «остается в психическом после того, как произошло „переваривание“ опыта и воссоздание его в виде внутренних объектов» (Стайн Юнгианская карта души. Ст. 56). Травматический опыт формирует деструктивные ранящие внутренние объекты.
Для Юнга материнский и отцовский комплексы — образы отца и матери, доминирующие на уровне индивидуального бессознательного, которые проецируются на коллективном уровне на божественные силы. Юнг выделяет 3 основные аспекта архетипа матери: ее оберегающая и питающая доброта, ее оргиастическая эмоциональность, ее темнота, присущая преисподней». (Юнг Психологические аспекты архетипа матери). Архетип матери может быть воплощен в таких образах, как рай, куда хочется вернуться, вода, море, земля, лес, пещера, дерево, родник, матка, или всякая полая форма. В негативном своем воплощении это образы заглатывающего или обвивающего животного, образы могилы, саркофага, водной пучины, преисподней, смерти (Юнг Психологические аспекты архетипа матери). Именно с темнотой, бессилием, отвержением, непринятием, поглощением, спутанностью связано действие негативного материнского комплекса. Это символика темной воды, засасывающей трясины, болота, змей, драконов.
Когда комплекс захватывает энергию либидо (живую энергию психики, желания, стремления), возникает депрессия, потеря энтузиазма и инициативы, ослабление воли. Такая скованность либидо может проявляться в мыслях о смерти и неудаче, утомительности жизни, склонности к суициду. Нойман говорит о символизме образов света, солнца, луны или героя, поглощенного тьмой в образе ночи, бездны, ада, чудовищ. Глубокий психологический анализ, говорит Нойман «обнаруживает здесь вторжение архетипа, например, Ужасной Пожирающей Матери, когда заряд эго-комплекса, неспособный ему противостоять, „тонет“ и „поглощается“. (Нойман Великая Мать). Депрессия — становимся опытом регрессии в негативный материнский образ и захват Эго комплексом.
Движение либидо может проходить в двух направлениях: это прогрессия и регрессия, соответственно ориентация энергии вовне, на адаптацию к социальной среде, и внутрь, где она погружается в бессознательное и активирует комплексы. Тем сложнее будет проходить сепарация, поскольку, как говорит Нойман, Великая Мать совсем не заинтересована в независимости Эго. В отличие от нее анима, даже негативная всегда содержит «позитивную потенциальность трансформирующего типа». (Нойман Великая мать). В хорошо организованной терапевтической работе происходит «отогревание» образов-воспоминаний, «замороженных» в комплексе», через перенос клиент приобретает другой опыт отношений с терапевтом, поскольку занимая место родителя в психике клиента, он получает возможность замещать комплекс новыми структурами. (Стайн Юнгианская карта души. Ст. 60).
Мать в хрустальном гробу депрессии
Блуждая по темному лесу своей депрессии, пребывая в глубокой меланхолии, мать может потерять на время свой собственный заряд жизненности, и способность реагировать на эмоциональные потребности ребенка. Автор понятия комплекс «мертвой» матери — психоаналитик Андре Грин, говорит, о том, что «мертвая» мать мертва символически, это метафора. На самом деле она жива, но в «хрустальном гробу депрессии». Как в результате смены сезонов за зимой приходит весна и лето, состояние матери может, и, как правило, улучшается, но для ребенка, не обладающего способностью контейнировать себя, зависимого от значимого взрослого, такой опыт может ощущаться как вечность. Невозможность вернуть любящую маму переживается как полное бессилие и нарцистическое поражение удержать собственную значимость и ценность в ее глазах.
В результате, Я ребенка реализует защиты связанные с эмоциональной дезинвестицией — фактически убивает объект и одновременно, для того, чтобы сохранить контакт с матерью — идентифицируется с ней, с ее символической омертвелостью. По Грину происходит «идентификация не с объектом, а с дырой, оставляемой дезинвестицией… Это холодное ядро жжет как лед и как лед же анестезирует, но пока оно ощущается как холод — любовь остается недоступна» ( Грин Комплекс мертвой матери). Он говорит, что холод это не только метафора, такие клиенты жалуются на сильное физическое чувство холода и озноба.
Важно также отметить, что травма, произошедшая в результате переживания потери материнской любви и внимания приводит и к потере смысла, поскольку понять, причины этой ситуации психика ребенка не способна. Как следствие носитель такого комплекса также теряет чувство собственной идентичности иобъекты, как пишет Грин: «остаются на грани Я — и не совсем внутри, и не вполне снаружи. И не случайно, ибо место — в центре — занято мертвой матерью» (Грин Комплекс мертвой матери). Таким образом, нарушается четкий образ себя и способность к выстраиванию отношений.
В терапии с такой констелляцией негативного материнского комплекса очень сложно работать. По словам Ришель Нор, Грин называл комплекс мертвой матери многоголовой гидрой психоанализа, поскольку пациенты приходят в терапию с другими запросами и у них нет четких воспоминаний о травмировавшей их ситуации. Но важная отличительная черта комплекса в том, что депрессия, которую проживают клиенты, проявляется в присутствие другого. Чтобы почувствовать свою грусть, нужна «хорошая мать», живая, которая остается в контакте.
Таким образом, ранняя травма, как следствие материнской депрессии, становиться наличие противоречивых посланий о жизни и смерти, спутанность либидо у ребенка, и проявления внутренней пустоты и одиночества. Их также вслед за Анной Коротковой можно назвать «неживыми» состояниями психики. М. Веста и К. Элбрехт, аналитики, работавшие с ранними довербальными нарушениями, говорит о выявленной ими связи травмы с нарушением инстинктивных реакций. Это соответствует потере инстинкта бороться или бежать, как ответа на опасность, и активизации механизма, подобного тому, который включается у животного накануне смерти, — подчинения, передачи себя в руки другого, замирания, диссоциации (Короткова Неживые состояний психики). Дональд Калшед, описывает процесс дезинтеграции, как реакцию на глубокую (часто раннюю) травму. Он говорит о появлении особого вида защит: «Это злокачественная „регрессия“, которая удерживает часть Я пациента в аутогипнотическом сумеречном состоянии, для того чтобы обеспечить выживание в качестве человеческой личности» (Короткова Неживые состояния психики). Калшед называет этот механизм «защитами самости».
Оживление «замороженных» частей психики. Символы смерти и возрождения
Этот крайний полюс негативного материнского комплекса переживается как контакт с Ужасной матерью, вводящей в оцепенение Медузой, разрушающей богиней Кали. Юнгианская теория указывает на то, что травма, лежащая в основе формирования комплекса, создает в психике открытый канал к ее коллективным слоям, через который архетипический материал проникает в индивидуальную психику. В контексте этого Юнг исследовал трансформационный аспект символики смерти, тех способов, которые существуют в культуре для проживания контакта с негативным полюсом архетипа матери, который может быть способом перенаправления либидо и исцеления.
В работе «Символы трансформации» Юнг обращается к мифологическим сюжетам, связанным с материнским комплексом, и регрессом к нему. Мотив смерти и возрождения анализируется им в контексте сепарации от матери, как преодоления страха смерти и разрыва с инфантильной привязанностью к матери.
Структура мифа о возрождении через возврат в материнскую утробу (образы моря, чрева кита, ковчега, корабля, бочки) состоит из 3 х этапов — стремление к трудно достижимой драгоценности (принцесса, сокровище), ночное плавание по морю (поглощение рыбой, заключение в бочку), высадка у дальнего берега (возрождение к новой жизни). Классический образ такого возрождения — это солнце, восходящее из моря, и погружающегося обратно каждый день, получая энергию от контакта с Великой матерью. В мифологии это часто сюжеты поглощения большой рыбой, из которой герой выбирается, уничтожая ее изнутри — поджигая или поражая ее сердце.
Другой сюжет такого способа трансформации это спуск в подземное царство, что также часто связано с переживанием депрессии: «Либидо, таким образом, достигает нечто вроде зачаточного состояния, в котором, подобно Тесею и Перифою в их путешествии в подземное царство, оно может легко и основательно застрять. Но оно может также легко вырвать себя из материнских объятий и возвратиться на поверхность с новыми жизненными возможностями». (Юнг Символы трансформации ст. 653). Радикальное изменение направления потока энергии либидо и есть трансформация, которую достигают герои мифа. Энергия, считает Юнг, перетекает по градиенту силы (по определенной траектории), от менее вероятного состояния к более вероятному, и «именно архетипы оказываются той формой или тем руслом, по которому всегда течет поток психической жизни» (Юнг Символы трансформации ст. 378). Это подобно хорошо протоптанной дорожке, в противовес еле заметной тропинке, поросшей высокой травой. По дороге идти гораздо легче и архетип, и связанный с ним символ, фактически становится этим укорененным в бессознательном руслом течения энергии. По мнению Юнга, и аналитик и пациент вместе проживают определенные стадии аналитического процесса — смерть, возрождение и трансформацию (Короткова). Для «оживление» мертвых частей психики важна возможность создавать контейнер, выдерживающий хаотические состояния сознания и продолжать идти «не оборачиваясь назад, к мертвым, как Орфею, пытавшийся вывести Эвридику из царства Аида, … быть живым и спонтанным, надеяться и верить» (Короткова неживые состояний психики). В мифе об Амуре и Психее, ей также важно не воспользоваться даром Персефоны, не контактировать с объектами подземного мира, следовать правилам, ограждающим мир живых от мира мертвых и не нарушать границы.
Рожденная дважды. Оживление «материнского» в фильме «Прерванная жизнь»
Для иллюстрации контакта с неживыми частями психики, и их оживления, как повторного психологического рождения я рассматриваю фильм «Прерванная жизнь», режиссера Джеймса Мангольда (1999), основанного на одноименной книге Сюзанны Кейсен. Связь с комплексом «мертвой» матери в сюжете фильма не прямая, я концентрируюсь именно на «оживлении» главной героини. Но связь эта для меня обусловлена несколькими моментами — одной из особенностей комплекса «мертвой матери» является сложность его распознавания. В фильме мы тоже можем только по косвенным свидетельствам думать о первопричинах психологического состояния героини. Грин говорит, о том, что в терапии связность материала создает именно некая гипотетическая конструкция, формируемая терапевтом. Мать в фильме тоже приходится реконструировать и зрителям и самой Сюзанне, так как от пустоты нельзя сепарироваться.
Но самой важной предпосылкой послужила идея Марион Вудман, о том, что «людям свойственно повторять паттерн их собственного действительного рождения каждый раз, когда жизнь требует от них перехода на новый уровень осознанности. То, как они вошли в этот мир, так они и продолжают заново входить на каждый новый виток спирали развития» (Марион Вудман Беременная дева). Поскольку тематика смерти постоянно присутствует в переживаниях и в опыте самой героини эта мысль дала мне теоретическую предпосылку для анализа контакта с «неживыми частями» и стремления проследить механизмы восстановления витальности либидо.
По сюжету фильма главная героиня Сюзанна Кейсен попадает в частную психиатрическую клинику Клеймор после неудачной попытки суицида. В клинике она проводит 18 месяцев, сближается с другими девушками, особенно с психопатичной пациенткой Лисой, которая обладает яркой харизмой, властными и манипулятивными чертами. Сюзанна очарована магически обаянием Лисы. Лиса уговаривает ее убежать из клиники и вместе, они приезжают к Дейзи, также бывшей пациентке клиники. Дейзи страдает обсессивно-компульсивным расстройством и склонностью к самоповреждению. После ожесточенным нападок Лисы, девушка совершает суицид. Наутро Лиса сбегает, а Сюзанна возвращается в клинику. Она горюет и сожалеет о своей пассивности и неспособности защитить Дейзи от нападок Лисы. Она меняет свое поведение, постепенно налаживает контакт с главврачем отделения Валери, активно работает в терапии. Сюзанна постепенно восстанавливает душевное равновесие, активно пишет заметки в своем дневнике, мечтая стать писательницей. Перед выпиской возвращается Лиса, между ними происходит конфронтация. Вскоре после этого, Сюзанна возвращается к жизни во внешнем мире. Я хочу подробнее остановиться на нескольких эпизодах, которые на примере главной героини показывают переход энергии либидо от регрессивного к прогрессивному направлению.
Регресс. В фильме только мельком показаны родители Сюзанны, они как будто не значимы и для самой героини. В момент госпитализации особенно обращает на себя внимание тот факт, что мать выражает отказ и нежелание воспринять состояние дочери. На слова врача она реагирует горем, отстраненностью, погружением в себя.
Сюзанна, очень красивая утонченная, умная молодая девушка, имеет глубинные сложности с ощущением собственной идентичности, а также с формированием социально приемлемой функциональной персоны, ощущением принадлежности к социальной среде. У Сюзанны сложность в осознании что реально, а что нет, кто и какая она. Из фильма мы узнаем, что она училась в университете, у нее была социальная и личная жизнь, правда весьма хаотичная, но мы знакомимся с ней в момент, когда она не интересуется внешним миром, а захвачена внутренней реальностью. Она находится на границе двух миров, в клинике ее диагностируют как пациентку с пограничным расстройством. Попытку суицида и депрессию можно рассматривать как крайний и трагичный способ регрессии, который способен поглотить безвозвратно. О проблемных контактах Сюзанны с первичными объектами также свидетельствуют хаотичные сексуализированные отношения с мужчинами, не основанные на личностным контакте и привязанности. Показательный в этом контексте момент, когда Сюзанна спрашивает санитара: «Почему я тебе нравлюсь?», как поиск собственного отражения все еще не увенчавшийся успехом.
Клиника как защищенное пространство. Безусловно, психиатрическая клиника очень особенное пространство, где сознание граничит с бессознательным, здравый разум с сумасшествием, а смысл с бессмысленностью. Но именно здесь Сюзанна чувствует себя защищено, и отказывается сбежать, когда Тоби, парень, с которым у Сюзанны была кратковременная любовная связь, предлагает уехать с ним. Сюзанна говорит, что здесь ее друзья, и это ощущается как выбор — погрузиться в самоисследование, вместо того, чтобы вернуться в социальный мир, с которым у нее связи нарушены. Отсутствие коммуникации на уровне персоны в клинике дает героине возможность почувствовать большую честность и естественность в контактах с собой и окружением, чувство защищенности и принадлежности. В эпизоде, когда пациентки идут в кафе, чтобы отпраздновать выписку Дейзи, присутствующая в кафе жена профессора, с которым у Сюзанны была любовная связь, публично обвиняет нее. Другие пациентки клиники вступаются за Сюзанну и она чувствует радость, защиту и поддержку.
Тень. Лиса. Сюзанна в психиатрической клинике встречает двух женщин, каждая из которых помогает ей в процессе трансформации. Сначала самые важные интеракции происходят с Лисой — пациенткой клиники, страдающей психопатией. Лиса яркая, раскованная, сексуальная, агрессивная. Она привлекает Сюзанну своей живостью и харизмой.
В ней много энергии, но эта энергия агрессивная, манипулятивная. В палате Сюзанна занимает место девушки, с которой Лиса была близка, но после того, как она сбежала из больницы в последний раз, девушка покончила с собой. Лиса, чувствуя вину за это, сближается с Сюзанной и при следующем побеге берет ее с собой. Они отправляются к Дейзи, недавно выписавшейся пациентке клиники. Лиса проявляет себя с Дейзи как жестокая и разрушительная. Ее подогревает зависть, поскольку Дейзи поселилась в собственной уютной квартире, купленной ее отцом, завела кошку. Лиса обвиняет Дейзи в инцесте с ним, давая ей понять, что все знают — у ее жизни есть безобразная изнанка, как и запеченные курицы, которые Дейзи прячет у себя в комнате, оставляя разлагаться. После разговора Дейзи совершает самоубийство.
После смерти Дейзи. Сюзанна сама возвращается обратно в клинику, чтобы прожить процесс горевания и шок от встречи с реальной смертью. Это поворотный для нее момент разрушения фантазий о жизни и смерти, крушения иллюзии всемогущества и встреча с чувством беспомощности, разочарование в себе и Лисе. Стайн говорит, что трансформация — это процесс перехода от «ложного Я» к «истинному Я» и «Ложное Я» — жертва, которую нужно принести. Сюзанна также испытывает боль от встречи с собственной омертвелостью, пассивностью, беспомощностью. Она погружается в депрессию и потерю смысла. Как пишет Стайн: «Если и не все личинки создают кокон, все они проходят стадию радикальной дезинтеграции, поэтому для них чрезвычайно важно найти безопасное место с подходящим укрытием» (Стайн Трансформация). Для Сюзанны — это возврат в клинику.
Для главной героини выход из-под влияния негативной стороны архетипа Великой матери, которая поглощает энергию либидо и направляет ее на самоуничтожение, осуществляется через проживание соблазняющей, маниакальной разрушительной и жестокой его части. Это можно передать образом выжженной земли, где была уничтожена растительность, но и ее радикальное очищение. Дождь, который идет после смерти Дейзи во время возврата Сюзанны в клинику символизирует погружение в горевание и одновременно, питательную среду, условия для появления новой жизни.
В фильме возникает и образ женственности. Из квартиры Дейзи Сюзаннна забирает и привозит в клинику кошку, как символ нежного тепла и домашнего уюта, который пыталась создать Дейзи. Образ кошки становится первым образом контакта Сюзанны со своей инстинктивной фемининностью. После выписки она оставляет кошку в клинике другим девушкам, что свидетельствует о том, что образ был интегрирован и она способна оставить кошку с теми, кто больше в ней нуждается.
В этот момент формируется пространство для интеграции совсем другой энергии — созидательной, принимающей, структурирующей. Стадия куколки связана с личностью главного врача Валери, которая держит в сознании образ бабочки, будущего проявления Сюзанна. Близкие отношения, говорит Стайн, являются один из самых важных факторов трансформации, поскольку они способствуют контакту бессознательных содержаний и «переливу двух психик», как он образно описывает этот процесс алхимического погружения в одну ванную. Эпизод с ванной также присутствует в фильме, когда Валери окунает в нее Сюзанну, которая обзывает и унижает Валери. После возвращения в клинику Сюзанна просит прощения у главврача, в ответ на готовность Валери быть с ней и поддержать ее в этот тяжелый момент.
В отношениях с Валери, а затем в работе с терапевтов клиники для Сюзанны происходит высвобождение энергии творчества и укрепление Эго. Стайн говорит, что когда в терапевтических отношениях констеллируется Ребис, архетипический образ союза, эта констелляция самости и вызывает наиболее глубокие трансформации у обоих: «Как влияет завершение отношения на Ребиса — на связь, найденное и развитое родство, опыт единения и целостности, источник символической образности? Никак не влияет, так как он находится за пределами контроля Эго. Ребис принадлежит вечности» (Стайн Трансформация). Таким образом, происходит интеграция контакта с «хорошей» мамой на глубинном уровне. Сюзанна также активно пишет дневник, фиксируя свои мысли, наблюдения. Это можно интерпретировать, как попытку рассказать свою историю заинтересованной матери, которую героиня теперь открыла в новом опыте. Грин говорит, что в терапии общение с пациентом с комплексом «мертвой» матери отличается повествовательным стилем, который призывает аналитика в свидетели жизни клиента.
В конце фильма проявляется еще один мотив — битва с драконом. Трансформаци, говорит Стайн — это преодоление внутренней схватки между силами добра и зла, противостояние внутреннему демону. Первый бой Сюзанны был проигран, но важный опыт получен. После укрепления Эго в отношениях с Валери, происходит контакт с безумной, разрушительной архетипической энергией Лисы.
Еще один образ, который важно рассмотреть — это подвал. В фильме это огромное пространство с ходами и ответвлениями. Мы видим подвал два раза. Первый — место мистического соучастия, соединение в тайном обряде инициации с девушками из клиники, взаимное раскрытие (они читают диагнозы друг друга). Второй раз — подвал пугающий, бесконечный, похожий на тюрьму или лабиринт из фильма ужасов. Там происходит раскрытие другого рода — это разоблачение Сюзанны, когда Лиса забирает ее дневник и читает ее записи вслух другим девушкам. Лиса демонстрирует небезопасность самой Сюзанны — ее способность критиковать, разоблачать и ранить. Лиса также провоцирует Сюзанну на откровенные высказывания по поводу нее самой. В этой кульминационной сцене, Сюзанна проходит процесс, который Юнг называет энантиодромией, переходом личности в противоположный ей тип, где Сюзанна становится жестокой и ранящей, ее слова о внутренней «мертвости» Лисы и безразличии других к ее судьбе, доводят Лису до нервного срыва.
После конфронтации происходит интеграция теневой энергии Сюзанны. Перед тем как покинуть клинику, она навещает Лису. Сюзанна красит ногти на руках Лисы, пока та находится в смирительной рубашке, этим она символически проявляет к ней доброту и заботу, предлагая ей теплый контакт, который интегрировала через «хорошую мать» — Валери. Сюзанна говорит, что ждет Лису во внешнем мире, после ее выписки. Аккумулировав энергию комплекса, Сюзанна может транслировать идею о том, что и у Лисы есть выбор между омертвелостью и разрушительностью для других и оживлением. Сюзанна выбирает жизнь, и говорит Лисе, что она тоже на это способна, показывая, что верит в нее.
Пока травма не проработана, это открытый колодец, в который можно провалиться. Это очень болезненно и страшно. Но там, в мире страха и страдания есть возможность исцеления. В истории Сюзанны проявлены элементы двух мифологических сюжетов. С одной стороны — это спуск в подземный мир, нисхождение в преисподнюю, погружение в чрево кита — контакт с депрессией, которая очищает пространство для интеграции новой энергии и изменения структур комплекса. Символом этого путешествие выступает вода, как образ погружения в бессознательное. И второй мотив — это миф о герое, сражающемся с «ужасной» матерью — драконом, чудовищем, гидрой, сфинксом. Победа заключается в отвоевании огня сознания, которым чудовище сжигает героя, но в его руках, огонь становящимся светом сознания, убивающее «тьму единства с материнским» в его деструктивной форме.
В терапии или в определенных жизненных обстоятельствах, перепроживание травматического опыта позволяет переписать внутренний сценарий. Опираясь на позитивную часть архетипа матери, героиня фильма интегрирует ее поддерживающую и жизнеутверждающую сторону, закрывая, таким образом, колодец страха и боли у себя внутри. В свой подвал, куда Сюзанна попадает, следуя за Лисой, и выходит благодаря Валери, она интегрирует «ужастную» мать и «хорошую» мать, соединяя расщепленные части архетипа (Ева-Лилит, Гера-Ламия, Бастет-Сехмет, Исида-Астарта). Это происходит через крайнюю регрессию к неживым частям психики, чтобы высвободиться из интроверсии и возродиться в новой форме, подобно погружению в «мертвую» и «живую» воду.
Источники:
- Карл Юнг Психологические аспекты архетипа матери.
- Мюррей Стайн Юнговская карта души. Введение в аналитическую психологию.
- Андре Грин Мёртвая мать (с. 333–361) // Французская психоаналитическая школа. Под ред. А. Жибо, А. В. Россохина.
- Ришель Нор В мире чудовищ с Андре Грином.
- Карл Юнг Символы трансформации.
- Мюррей Стайн Трансформация.
- Анна Короткова Архетипические основы неживих состояний психики.
- Эрих Нойман Великая мать.
- Марион Вудман Беременная дева.
- 10. Дональд Калшед Внутренний мир травмы.